Корякина М.С.

Филя

Теплым весенним днем Димка впервые отправился с отцом в тайгу, на охоту. Но день этот оказался неудачливым: сначала отстал от отца и долго метался взад-вперед, пока не услышал отцовский оклик; убить рябка или вальдшнепа тоже не посчастливилось, ноги подламывались от усталости, и нестерпимо хотелось пить.

Когда солнце выкатилось на середину неба и высветило его до белизны, отец с сыном вышли на заброшенную телефонку и расположились отдохнуть. Дмитрий Федорович раскладывал еду, несердито выговаривал сыну:

- Так мы, парень, наохотничаем, если я вместо тетерки тебя искать стану. - Подал сыну котелок, чтоб принес воды и попутно наломал смородинника.

Скоро из кустов выбежала небольшая черно-белая собака. За нею объявился и хозяин, немолодой, суховатый, в брезентовой куртке, побелевшей от дождей и солнца, кивнул и, отвернувшись от людей, разрядил ружье, прислонил его к дереву, дал знак собаке - лежать - и пошел к костру.

- Много ли вас, не надо ли нас? - по-свойски поинтересовался охотник, протягивая руку Дмитрию Федоровичу, кивнул Димке и снял с потной головы фуражку, затем раскинул куртку и какое-то время смотрел на костер, на закипающий чайник. - А чаек - это хорошо...

- Милости просим, - отозвался Димкин отец и гостеприимно пододвинул охотнику нехитрую еду, приглашая подсаживаться.

Охотник трудно уселся, порылся в сумке, достал съестное.

- Ноги подводить стали... А без тайги жить не могу. И Койра моя тоже, - кивнул в сторону собаки, которая тут же вытянула мордочку и, не мигая, уставилась на хозяина. - Погоди маленько, - успокоил он собаку и принялся пить чай. - Я без собаки никуда. Привык. Хорошая охотница она у меня! Тетерку, косача ли - принесет и к ногам положит. Не напакостит, не съест, и дома - не видно, не слышно.

Димка, обжигаясь горячим чаем, с завистью посматривал на собаку, слушал неторопливый разговор охотников и в который уж раз удивлялся, как люди добреют на природе. Так и на рыбалке бывало...

- А ты чего без собаки? - поинтересовался хозяин Койры.

- Никакую собаку после Индуса не хочу. Даже глядеть не могу, - отозвался Дмитрий Федорович, на лес посмотрел, на Койру, поморщился не то от дыма, не то от яркого солнца. - Умница был на удивление! А легкий! А ловкий!.. - Смолк, выбрал из костра горевший сучок, прикурил, затянулся, откинул горящую веточку, отмахнулся от близкого дыма. - Столько лет прошло, а все перед глазами стоит... А улыбался, а понятлив был... только что разговаривать не умел!.. А погиб по недосмотру: сынишка отдал остатки куриного супа... Я всегда строго наказывал, чтобы куриные кости собаке не давали, а тут не углядел... Подавился острой косточкой. Будь мы в ту пору в городе, может, и удалось бы спасти... Была собака и не стало... Другой такой нет...

- Другой такой, конечно, нет, - с сочувствием отозвался охотник, - но путные собаки не перевелись. Есть такие, что больше человека смыслят. - Взял кусок хлеба, посыпал сахаром и отнес своей Койре. - И все ж-таки без собаки трудно, скажу даже, невозможно, в особенности если не месяц, а годы была рядом, надежная, выносливая, настоящая охотница. Мне тоже пришлось потерять замечательную лайку, и погибла тоже нелепо. Мы в деревне снимали на лето половину, дома, а зимой только наведывались. Мне как-то понадобилось неотложно ехать в город, и сын со мной направился, сказал, на один день, да подзадержались. Собаку оставили у хозяйки, а поскольку она ни от кого ничего не брала, то и зеленую эмалированную тарелку, из которой собаку кормили, отнесли. Хозяйка, ни позже, ни раньше, решив уничтожить повадившуюся крысу, на ночь положила отравленную колбасу в нашей тарелке и оставила во дворе. Крыса - тварь хитрая - к приманке не притронулась, а наша утром увидела свою посудину с едой, съела пластик-другой, поперхнулась, срыгнула горькую слюну и улеглась в углу, отвернувшись к стене.

Когда мы приехали, сын сразу побежал за собакой и удивился, что та не выскочила ему навстречу, не запрыгала от радости, как бывало, а лежала как лежала, лишь через силу повернула голову, заслышав знакомый голос, посмотрела на парнишку затуманенными от боли глазами, словно бы сказать чего хотела, понять, пожаловаться, но глаза у нее сами собой закрылись, голова упала... Сын принес собаку домой. Мы пытались отводиться, поили молоком, пододвигали лакомства. Она на еду не смотрела. Когда соседка принесла знакомую тарелку и подсунула к самому носу собаки, та вскинулась, увидев свою посудину с едой, хотела сглотнуть слюну, но сильная судорога встряхнула ее всю, она коротко и жутко взвыла и, уронив обессилено голову, закрыла глаза. Сын заревел, вынес собаку в огород, на нагретую солнцем поляну и опять постарался напоить ее молоком, но оно не проходило в горло, выливалось обратно. Когда почувствовал под ладонями бездыханное тело собаки, отпрянул и, зажав голову, громко заревел, прямо как под ножом. Я видел, как тяжело еще раз-другой взнялись и опали взмокшие бока, но тут внутри у собаки что-то захлюпало, дрожь прошлась по телу ее от головы до хвоста, и все... Какое-то время все молчали.

- Койра, ко мне! - позвал хозяин собаку. Она почти неслышно приблизилась, положила голову ему на колени. Он легонько потрепал ее по загривку и какое-то время вытеребливал из шерсти катышки репья, затем посмотрел на опечалившегося охотника, подумал о чем-то и решительно хлопнул себя по колену.- Забирай у меня щенка! - Димка с радостью посмотрел на незнакомца, с мольбой на отца. - Без собаки плохо, - рассудительно повторил охотник. - Койру из щененчишка выходил, выучил, теперь не нарадуюсь. И на сердце сразу полегчало. Доволен ею, как самым лучшим другом! Не-ет, - поглаживая собаку по спине, раздумчиво произнес охотник. - Без собаки просто невозможно... Осенью ночи темные, долгие, а дома все равно не усидишь... в тайге одному тоскливо. А собака - она и в еде непривередлива, и в ненастье с тобой... если сам не прогонишь...

Дмитрий Федорович посматривал то на охотника, то на собаку, похожую скорее на услужливую дворняжку, благодарную хозяину за приют и ласку, и не знал, как расценить предложение незнакомца. А тот, чувствуя сомнение человека, просто и душевно пояснил:

- С виду она, конечно, некорыстная, а вообще собака - золото. Многие охотники наслышаны о ней, щенков просят, заявки, так сказать, делают, ждут. Я и сам понимаю: охотничья собака, а подолгу вынуждена жить в городе, в неволе - ей природа необходима, свобода, не тебе говорить, что самолучшие качества собаки-охотницы и инстинкты раскрываются в ней на свободе, в тайге, да и натаскивать все одно надо с опытной собакой. Трех щенков она нынче принесла, двух-то уж отдал - обещаны были, а этого для себя, было, определил, подрастет, думаю, поднатаскается с матерью... Я не то, чтобы насылаюсь, просто горе твое понимаю, знаю по себе... Не заметишь, как подрастет, соображать станет. Койра-то с пяти месяцев уж на вальдшнепа ходила, как заправская охотница...

Димка, дождавшись воскресенья, утром же отправился к охотнику за щенком. Хозяин поздоровался с ним за руку, как со взрослым, пригласил проходить, посидеть, но почувствовал нетерпение парнишки, сходил за перегородку и принес маленький черный живой комочек в больших ладонях и протянул его Димке. Парнишка осторожно принял смешного, почти игрушечного собачонка, и тот сразу принялся тыкаться мокрой мордочкой в мальчишескую ладонь, попискивать, перебирая лапками. Димке сделалось смешно и щекотно, и он чуть не выпустил из рук щенка. Хозяин с теплотой и грустью наблюдал за парнишкой:

- Ну, живи, расти да умником будь - не позорь родову...

Дома мать взяла щенка на руки, повертела, поразглядывала и отдала Димке, а сама налила в блюдце молока и поставила в кухне, у батареи, определив, таким образом, постоянное щенку место.

Дмитрий Федорович взглянул на собачонка мимоходом, заранее уверенный, что он лишь для забавы и годится.

Ночью, когда все улеглись, щенок в темном углу запищал, сначала коротко, несмело, а после так разошелся, что Дмитрий Федорович заявил:

- Если он у тебя так орать будет - выкину!..

Димка вылез из теплой постели, припал к малышу, стал гладить его, успокаивать, к блюдцу его подсаживал, но щенок ни слушать, ни понимать ничего не хотел, пищал все сильнее. Тогда он решил взять щенка к себе, но тут поднялась мать, налила в грелку теплой воды, поправила сбившуюся подстилку из старой шали, уложила щенка на теплое и отгородила табуреткой.

Так и пошло: пока постель была теплая, щенок спал, а как остывала - скулил. Димка, зевая, брел на кухню, наливал в грелку горячую воду, успокаивал малыша и, вернувшись, засыпал сам.

Со временем щенок приладился спать на медвежьей шкуре перед Димки ной кроватью. Он и днем постоянно на ней возился: урчал, теребил волос мелконькими, но уже крепкими зубками, вертел большеухой головой, сердился, и на него уморительно было смотреть.

Как-то отец незаметно появился в комнате сына, понаблюдал за щенком, уже крепеньким, норовистым, и с улыбкой покачал головой:

- Ну и Филя! - наклонился, перевернул щенка на спину, придавил ладонью, и тот, перебирая в воздухе мохнатыми лапками, заурчал, выгибая шею, норовил укусить руку. - Ишь ты, Филя-простофиля! Чего-то уж и соображает. Не нравится... - Димка уже много имен подобрал для щенка, но не мог решить, какое лучше. А тут - Филя! Не имя, а насмешка! - А отец уже ерошил шкуру то в одном месте, то в другом. Щенок, путаясь в длинной медвежьей шерсти, смешно бежал туда, где шевелилась шкура, и урчал, оскалив зубки. Охотник тихонько посмеивался и все звал: - Филя, взять! Филя, взять! - И щенок неуклюже бежал не то на зов, не то на подозрительно шевелящуюся шкуру. Так и пошло: Филя, Филя!

Мать посмеивалась, отец с любопытством наблюдал проделки щенка, а Димка ухаживал за своим питомцем и не знал, как еще сильнее можно его любить. Сам Филя был всем премного доволен, быстро обучился попрошайничать сахар или конфетку, спал на мягкой медвежьей шкуре, зарывшись мордочкой, колобродил по квартире, часто наведывался к заветной посудине и вовсе не тосковал по матери, чего так опасался Димка.

Чем дальше, тем больше прибавлялось с Филей хлопот: то обувь куда затащит, да еще и погрызет, то кошку на шкаф загонит, а после к Димкиным книжкам пристрастился: тискает тетрадку или учебник - клочья летят!

Дмитрий Федорович, понаблюдав все это, однажды решительно заявил:

- Начнутся каникулы - увезем Филю в деревню. Нечего баловать собаку. Какой из него охотник получится, если он уж сейчас вон какой прокурат! В деревне раздолье и собак много - трепанут, если что...

Только у Димки закончились занятия, отец с сыном собрали рюкзаки, рыболовные снасти и отправились в милую деревушку. Пока ехали в дребезжащем трамвае, Филя всего боялся: множества человеческих ног, громких голосов, скрежета тормозов, ужимался и скулил, если Димка не брал его на руки. В электричке отец определил Филю под лавку и пригрозил пальцем: лежать! Щенок какое-то время вел себя спокойно, но скоро не мог побороть любопытства и потихоньку-помаленьку сначала выбрался из-под лавки, а после улегся меж скамеек, встречая и провожая глазами проходиших мимо людей, из которых редко кто обходил вниманием забавного щенка. Филе это очень даже нравилось, он норовил высунуться еще больше на вид. Дмитрий Федорович дернул за поводок, намереваясь водворить щенка на место, но Димка убежденно заявил:

- Филя познает мир!

- Пусть будет так, - неохотно согласился отец, поглядев на Филю, - хотя познать свой мир он еще успеет. - И снова уткнулся в газету.

От станции до деревни пять километров. Выйдя из вагона, Дмитрий Федорович закурил, поправил рюкзак за спиной, взял у Димки удочки и размеренным шагом направился по затянутой подорожником тропе, не обращая внимания ни на сына, ни на щенка - никуда здесь не денутся. Димка, намотав на руку поводок, командовал Филей как хотел: то мчался, понукая и без того одуревшего от раздолья и быстрого бега щенка, то резко тормозил, и Филя, натянув поводок, как удавку, кувыркался, взлаивая недоуменно, однако, взглянув на хохочущего парнишку, начинал вилять хвостом, ладно, мол, не сержусь. Бывает...

До места добрались к обеду, затащили багаж в настывшее жилье, открыли ставни, завели часы-ходики, растопили печь - и сразу сделалось светло и привычно. Филя, проворно работая хвостом, шумно принюхивался к незнакомому помещению, фыркал, чихал, звонко взлаивал, суетился под ногами, затем забрался на старый, просевший диван и стал ждать, когда люди догадаются его накормить.

На другой день рано утром Дмитрий Федорович поднял Димку и велел собираться. Напившись чаю, они оборудовали удочки и отправились копать червей к заброшенной кузнице. Там по узенькому, в три жерди, мостку они миновали речку и стали подниматься по пологому косогору. Филя, ошалев от простора и светлости дня, катался по траве, мягкой, молодой, окрапленной кисточками щавеля, гонялся за бабочками, прыгал на Димку, раскапывал мышиные норки, останавливался, чтобы почесать за ухом, и совсем не обращал внимания на гомонящих пичужек.

Иногда Дмитрий Федорович подзывал Филю к себе и показывал на косачиный помет, либо на юркого бурундучка, или на яркоперую горластую ронжу. Филя мельком смотрел туда, куда показывали, и снова преданно глядел на хозяина. Охотничий азарт в Филе пока не проявлялся.

Дошли до брода. Вода в речке еще большая и мутная, о рыбалке дня два-три нечего думать, и они переправились по бревну на другой берег. Филя перебирал лапками, громко скулил и с места не двигался. Димка протягивал навстречу ему руки, указывал на бревно, звал, манил кусочком сахара - Филя с места не трогался и только заливался все громче и пронзительней в отчаянном плаче. Парнишка собрался перенести собаку на руках, но отец прикрикнул на сына и на Филю так, что парнишка отошел в сторону, а Филя горестно, с отчаянием тявкнул и, низко опустив голову, посеменил по бревну.

- Вот и молодец! - охотник похвалил кобелишку за решительность. А Димка сцапал Филю за уши, потискал и сунул ему сахарок. Филя схрумкал подачку, поколотил хвостом по траве - не дадут ли еще - и потрусил дальше.

Отец с сыном неторопливо шагали по лесной, в любую пору удивительно красивой и веселой дороге, и всяк по-своему наблюдал за Филей-охотником. По сторонам огромные тихие ели, черемухи, рябые от серовато-зеленых кисточек, с объявившимися остренькими ягодками, на припеках уже зацветал шиповник.

Охотничий инстинкт в Филе проявлялся постепенно. Он с урчанием и лаем гонялся по деревне за курами, и они заполошно разлетались на стороны, с лаем кидался на телят, и те, задрав хвосты, разбегались, однако скоро поворачивали обратно и, пригнув к земле туполобые головы с едва прорезавшимися рожками, шли на него, принимая за чудного незнакомого зверя. Заметив чибиса, жаворонка или ворону, Филя с пронзительным лаем мчался за улетающими птицами по зеленым полям, и скоро лишь уши его взлетали и опадали над нивой да тоньше делался его заливной лай.

Поноску Филя приносить обучился быстро. Он внимательно смотрел на палку или фуражку, которую Димка или Дмитрий Федорович собирались кинуть, и, проследив за полетом, мчался со всех ног, скоро возвращался с поклажей в зубах, выпускал ее перед тем, кто бросал, и, повиливая хвостом, умильно заглядывал в глаза - ждал вознаграждение. Со временем он выполнял и другие команды, но дичь не различал - птицы и звери пока были для Фили живыми тварями, и за всеми следует охотиться.

Однако больше всего полюбилось Филе купаться. Он не мог пройти спокойно мимо самой малой лужи, непременно забредал в нее, лакал воду и, если была глубина, вплавь выбирался на сушу. Когда Димка с деревенскими ребятишками отправлялся на реку, Филю никакая сила на могла удержать не месте. Он решительно забредал в воду, задрав кверху морду, перебирал лапами и плавал от одного к другому. Когда ребятишки вылезали из воды и ложились на теплую траву, Филя отряхивался на сухую одежонку или на самих парнишек и вытягивался поблизости.

Мальчишки раз по десять залезали в воду, и Филя всякий раз следовал за ними. Бывало, до того наплавается, до того его умают купальщики, что едва выберется на берег, пошатываясь, отойдет в сторону и только отряхнется, уляжется, как кто-нибудь из ребятишек, чтоб соблазнить Филю, разбежится и плюхнется в воду. Филя устало посмотрит на ребят, затем трудно, будто старик, поднимется и, пригнув голову к земле, как подневольный, побредет к воде. Зато спал Филя после таких купаний как убитый, храпел на весь двор и коротко взлаивал, если ему снились кошмары.

Однажды ребятишки обнаружили в заливчике принесенную в половодье корягу и указали на нее Филе, мол, неси! Филя, не раздумывая, ухнул в воду, вцепился зубами в сук - и ну перебирать лапами, ну грести!... Из сил выбился, а до берега все далеко... И кто знает, чем закончилась бы эта ребячья затея, не окажись поблизости Дмитрий Федорович.

- Погубите ведь собаку, балбесы! А ну, вытаскивай его из воды! - приказал он сыну. - Нашли забаву...

Филя тяжело, как водолаз, выбрался на берег, вяло отряхнулся и со вздохом, похожим на стон, вытянулся на траве. Однако, почувствовав к себе внимание, все-таки нашел силы, пошевеливал хвостом, виновато и преданно глядел на людей.

В канун открытия осенней охоты Димка вместе с отцом, с хозяином Койры и еще одним охотником, дядей Митей, отправился в тайгу. Филя путался под ногами, с треском продирался сквозь заросли. Охотники, глядя на такие Филины замашки, очень сомневались в его охотничьих способностях, а хозяин Койры досадливо недоумевал и потому помалкивал. Однако, когда углубились в лес, Филя вдруг насторожился, принюхался, на охотников оглянулся и увязался за Койрой - своей матерью. Они бежали по опушкам, по густым лесным зарослям - выискивали дичь, время от времени показываясь на дороге - не теряли из виду охотников.

Дмитрий Федорович добыл двух рябчиков. Хозяин Койры пришел с косачом и тетеркой. Димке и дяде Мите не пофартило.

После обеда пошли все вместе.

Скоро Койра подняла глухарку. Заслышав резкий свист сильных крыльев, дядя Митя ударил дуплетом, но мелкой дробью. Упала глухарка далеко - может, со страху, может, попало несколько дробин. Он постоял, послушал и, не надеясь на удачу, пошел дальше. А Димка уловил заливистый лай Фили, побежал на голос. Филя мчался ему навстречу. Остановится, весь дрожит, в глазах беспокойство, на носу несколько темно-коричневых перышек. Димка наклонился, хотел убрать их и погладить Филю, но тот развернулся и помчался обратно.

Каково же было удивление и ликование Димки, когда он увидел Филю с глухаркой! Птица была живая и отбивалась от собаки. А Филя, крепко ухватив огромную птицу за крыло, пятился с нею, упираясь задними лапами, тащил добычу, выбиваясь из сил.

Хвастался вечером возбужденный и усталый Димка:

- А Филя-то! Ну и Филя! Такой сообразительный! Такой настырный!.. Какую глухарку добыл!..

А Филя уселся перед хозяином и, пошевеливая хвостом, глядел на него так, будто говорил: "То ли еще будет?.."

Отпуск у Дмитрия Федоровича кончался, и приближалась пора расставания с Филей. Набрали напоследок черемухи и засобирались домой. Филя, чувствуя неладное, ходил за Димкой по пятам, совал ему мохнатую лапу и, встретившись с парнишкой взглядом, смотрел на него, не мигая, с глубокой, укоризненной печалью. Когда Дмитрий Федорович надел на Филю ошейник и начал привязывать его на цепочку, Филя обхватил его ногу лапами и так жалобно заскулил, тонко и длинно, что охотник не смог дальше выдержать такое, резко повернулся и пошел в гору так быстро, что Димка, размазывая по лицу слезы, едва за отцом поспевал.

И так каждый раз, каждый год. Велика была радость встречи Фили со своими хозяевами и все тяжелей делалась разлука. Заслышав такие знакомые, такие долгожданные голоса, Филя так визжал от радости и вертелся на привязи, что Федотовна едва управлялась с ним, расстегивая ошейник. Филя врывался в избу, ронял рюкзаки, удочки, прыгал на грудь парнишке, а завидев Дмитрия Федоровича, падал на брюхо и так, ползком, двигался ему навстречу, оставляя на полу мокрый пунктирчик - от избытка чувств.

Филя заметно вырос, налился силой. Глаза сделались смышленей, волнистая шерсть отросла, загустела и лоснилась. С Димкой он дурачился до устали, совал поочередно то одну лапу, то другую, царапал грудь, храпел, лизал руки и лицо и не слушал мальчишеских окриков. С Дмитрием Федоровичем, хозяином и охотником, Филя был сдержан, как и подобает настоящей охотничьей собаке, глядел на него и ждал команды.

Если Филе приказывали убираться на место, он бродил по избе, принюхивался, заглядывал в глаза Димке и уходить на место не торопился, лишь вилял хвостом да жарко дышал, высунув розовый влажный язык, мол, все понимаю, но поделать с собой ничего не могу - слишком уж долго ждал вас...

"Я кому сказал!" - повышал голос охотник. Филя нехотя направлялся к порогу, занес уже одну лапу, но снова убрал (блоха укусила - надо почесаться) и снова ждал. "Ну?!" - не выдерживал Дмитрий Федорович. Филя торопливо поднимал лапу, но на порог не угадывал, оступался. Димка, наблюдая такое, громко хохотал, и Филя принимался тут же радостно вилять хвостом, все еще надеясь на людскую снисходительность, но, заслышав тяжелые шаги, взвизгивал и выскакивал во двор. "Ну и умник! Ну и фокусник! - незлобливо сокрушался охотник. - На доброе-то толку ни лишка, а хитрить наловчился! Вот тебе и Филя-простофиля! С ним еще будет греха..."

Филя правдами и неправдами пытался сильнее привязать к себе близких ему людей. Дурачился, когда на него смотрели, валялся, даже "умирать" выучила его Федотовна, забавляясь с. Филей в долгие зимние вечера. Скомандует Димка, как и Федотовна когда-то: "Филя, усни! Филя, усни!" (произнести слово "умри" Димка не мог - сразу вспоминал Индуса) - покружившись на месте, Филя со вздохом падал наземь, осторожно переворачивался на спину, складывал на груди передние лапы и, поглядев на хозяев, закрывал глаза. "Обучишься и не такому", - наверное, думал Филя, "умирал", чтоб только хозяева не бросали его на произвол судьбы на такое долгое время...

Чем взрослее он становился, тем острее предчувствовал и переживал беду. А бедой для него пока представлялась только разлука. Откуда ему было знать, что любая городская собака позавидовала бы Филиной свободе. Но он не знал городской собачьей жизни, он просто очень любил своего хозяина-охотника и своего друга-мальчишку и всегда хотел быть с ними. И чем дальше, тем больнее он переносил эти расставания. Хозяева еще только приедут, а Филя вместо того, чтобы радоваться, уже пристально следит - не укладывают ли они котомки? Даже когда отправлялись на охоту с ночевкой, Филя беспокойно метался между Димкой и хозяином, заглядывал в глаза, тоненько скулил и не отставал ни на шаг, особенно от Димки. В последнее время он сильнее, чем к хозяину, привязался к парнишке, уже высокому, угловатому подростку с хрипловатым голосом. Дмитрий Федорович, разделив свой отпуск, приезжал в деревню ненадолго: на неделю весною и на полмесяца осенью, а парень все лето жил в деревне, с Филей был неразлучно.

И вот подоспела пора уходить Димке в армию. Парень перед отъездом вырвался на денек в деревню - попрощаться с Филей.

Филя поначалу, ошалев от радости, прыгал парню на грудь, лизал то в ухо, то в щеку и от него невозможно было отбиться. Да Димка и не отбивался, ласкал собаку, гладил, чесал за ушами, легонько прижимал к себе, давал кусочки сахара и вздыхал:

- Ну, все, Филя! - поднялся парень. - Все! Мне пора!.. Оставайся тут. Вот отбарабаню два годика, стрелять метко научусь, тогда уж мы с тобой поохотимся... Давай лапу!

Филя с готовностью сунул в колени парню лапу, затем переступил и дал другую. Парень стиснул мохнатую, теплую лапу, подержал, затем выпрямился и, ухватив Филю за ухо, повел к конуре. Филя не сопротивлялся, послушно вытянул шею, чтоб тот затянул ошейник, горестно посмотрел парню в самые глаза, затем вознес морду к небу и завыл, как волк, с таким отчаянием, что у Димки побежали мурашки по коже и показалось ему, будто собака призывает силы небесные помочь пережить горе...

Парень снова присел. Филя положил голову на вытянутые лапы и смотрел на Димку так, будто выговаривал: "Что вы со мной делаете? У меня уж сердце почернело от такой жизни..."

Весной Филя неожиданно оказался в городе.

Дмитрий Федорович поехал в деревню попроведать Филю и не узнал кобеля: бока ввалились, шерсть поредела и скаталась, в помутневших слезящихся глазах поселилась тоска. Он не запрыгал от радости, завидев хозяина, как в прежние времена, не завизжал, лишь тяжело, как больной старик, пошевелился со вздохом на теплой подстилке в углу у печки, вяло повиливая хвостом.

- Филя! Голубчик, что с тобой! - присел перед собакой на корточки охотник. - Заболел или съел чего? Ну-у, Филя...

Собака слезящимися глазами преданно и виновато смотрела на хозяина, но не поднималась.

- Как тогда сын уехал, Филю сразу словно подменили. Есть стал плохо. С цепи спущу - все равно в конуре сидит и только так же вот тоскливо поглядывает, - горестно пояснила Федотовна. - А после мерзнуть стал... Приду кормить, а он дрожьмя дрожит... жиденькое попьет, а хлеб оставит... Перевела в избу, в тепло, разговариваю с ним, беседую, а он, горюшко, только поглядывает. Так же вот положит голову на лапы и все глядит, глядит будто сказать чего хочет... Я поплакала уж не раз... Повези ты его, Федорович, в город, в свою квартиру... - принялась упрашивать охотника хозяйка. - Обиходный он, понятливый, на улицу сам просится, а кто и учил?.. - Женщина понесла Филе консервную банку с молоком. Он оживился было, лакнул раз-другой и отвернулся. - К старости и на человека тоска-кручина наваливается, и на животинку, - горестно продолжала хозяйка, глядя на собаку. - Он и не больно старый да смолоду столько Натосковался... - Женщина смолкла, прислонилась спиной к теплому шестку и пригорюнилась еще больше. - Я и сама вот тоже...

- Когда же ты, Филя, состариться-то успел?.. Время-то летит как, боже мой!.. Димка вон уже солдат... - горевал охотник, облокотившись рукой с зажатой в пальцах папиросой на стол, а другой тихо и медленно похлопывал себя по колену да все смотрел на Филю, безрадостного, безгласного, со слезящимися глазами. - Ты чего это надумал, Филя? Димку ведь дождаться надо, дружка твоего... Вот до тепла дожили, охотиться скоро будем... - а сам все острее чувствовал и понимал, что такую тоску Филе, пожалуй, не одолеть... От нее, не от болезни - не вылечишь...

Дмитрий Федорович поместил Филю в просторный заплечный мешок, пожал руку пожилой женщине, вышедшей проводить, и отправился на станцию. Филя, как положил его хозяин на пол в вагоне, так и лежал, покачивая головой. В квартире немного оживился, походил из комнаты в комнату, обнюхал уже выносившуюся медвежью шкуру и вдруг заозирался, заскулил чуть слышно, будто ожили в нем далекие, затуманенные временем и тоской воспоминания. Он медленно подошел к хозяину, долго смотрел на него, будто старался что-то вспомнить или понять, затем наклонил голову, ушел, лег на шкуру перед кроватью и затих.

Утром Дмитрий Федорович собрался вести Филю к ветеринару, заглянул в комнату - на месте его не оказалось. Хозяин позвал его сначала тихо, затем громче, настойчивей. Собака не отзывалась. Обнаружил он Филю, уже мертвого, в темном углу под Димкиной кроватью.